Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны - Кэтрин Грейс Кац

вереницей спускались с гор к аэродрому и выплевывали на лётное поле членов британской и американской делегаций, после чего те по дорожке, выхваченной из тьмы единственным прожектором-нарушителем светомаскировки, шли к поджидающим их York и C-54 Skymaster{105}. «Русским сказали, чтобы они готовились встречать всего-то тридцать пять персон, – написала Сара матери днем ранее. – А мы им выкатываем полный боекомплект в 535 душ!»{106} Часть делегатов, правда, базировалась в России или прибыла туда морем, но большинство теперь собралось на аэродроме. Тысячи мест багажа и ящиков с припасами спешно грузили на борт самолётов: личные чемоданы и саквояжи маркировали белыми бирками, ручную кладь бурыми, а кейсы с секретными документами броскими ярко-жёлтыми с чёрным кантом{107}. Рузвельт и его свита взглядами провожали свою поклажу, шумно буксируемую к выделенному им самолёту. Рядом с президентом стоял сорокачетырёхлетний госсекретарь Эдвард Стеттиниус в привычной фетровой шляпе поверх ранних седин, резко контрастирующих с густыми чёрными бровями. Президент мрачно пошутил, обращаясь к Стеттиниусу: «Как бы русские не сочли наше прибытие за небольшое вторжение»{108}.

О том, как выглядит вторжение, Сара Черчилль знала не понаслышке. Всю осень 1942 года она у себя на военной авиабазе в Медменхэме участвовала в планировании операции «Факел» по массированному вторжению союзников в Северную Африку. Как младший офицер разведки Женского вспомогательного корпуса британских ВВС, Сара с сослуживицами-аналитиками круглосуточно изучала сделанные пилотами самолётов-разведчиков аэрофотоснимки немецких и итальянских судоверфей и путей сообщения, мест дислокации и перемещений воинских частей и объектов тылового обеспечения и прочей жизненно важной информации для стратегического планирования морских десантов, наземных операций и бомбовых ударов союзников. Обучение этому делу давалось с трудом: ведь нужно было на фотографиях, сделанных с многокилометровой высоты, научиться отличать, к примеру, плеши в травяном покрове, оставшиеся в результате передвижения войск, от выеденных стадами травоядных. А ещё они учились определять типы судов по отбрасываемым ими теням, накладывать множественные фотослои для получения трёхмерной картины, применять сложные правила сдвига, вычислять логарифмы и т. д. и т. п.{109}

Для Сары операция «Факел» стала одной из триумфальных вершин по части военного опыта, – но отнюдь не из-за самого вторжения. В том ноябре Сара отправилась на выходных в увольнительную в Чекерс, загородную резиденцию британских премьер-министров к северу от Лондона. Прибыв туда на армейском мотоцикле, она сразу же поднялась к отцу, как раз одевавшемуся к обеду. Тщательно причесывая пару-тройку волосков, чудом сохранившихся на лысине, Уинстон с видом заговорщика обернулся к Саре и сообщил:

– А ведь прямо сейчас – вот в этот самый момент – через Гибралтарский пролив под покровом ночи тихо прокрадываются, скользя по глади вод, пятьсот сорок два судна для высадки десанта в Северной Африке.

Сара крайне редко бывала осведомлена о деталях каких-либо военных операций лучше отца, но в данном случае как раз имело место исключение из этого правила.

– Двести сорок три, – поправила она его, не сдержавшись.

– Откуда знаешь?! – встревоженно выпалил он.

Сара целых три месяца просидела над аэрофотоснимками побережья. Она досконально изучила все места, где предстояло бросить якорь каждому кораблю, и доподлинно знала численный состав флота, готовящегося к высадке войск на контролируемых французами берегах Марокко и Алжира.

Впечатлённый отец потребовал объяснений: почему она ему раньше не рассказывала, чем именно занимается на работе?

– Ну, есть же такое понятие, как безопасность, – парировала Сара.

Вместо ожидаемого «взрыва гнева» из-за столь явной наглости Уинстон лишь поцокал языком. Ближе к ночи он попотчевал этой историей собравшихся гостей, а позже не преминул пересказать её и Элеоноре Рузвельт, как раз находившейся в Англии для встречи с работницами британской военной промышленности, а та, придя восторг, в свою очередь, поведала эту байку американским журналистам.

Через несколько дней Сару вызвали в Военно-воздушное министерство и предъявили обвинения в разглашении сверхсекретных сведений о деталях крупной военно-десантной операции союзников. «Кто выболтал всё госпоже Рузвельт?» – допытывались чиновники. – «Мой отец», – честно ответила Сара. Начальство даже растерялось: смех сквозь слёзы, да и только, но, в любом случае, дело выходило за рамки компетенции Военно-воздушного министерства{110}.

Этим вечером, однако, им было не до шуток. Уинстон и Сара временно попрощались с мидовскими делегатами, все расселись по своим самолётам, а между тем ни сам Черчилль, ни его министр иностранных дел по-прежнему не располагали конкретной информацией о судьбе коллег и друзей с упавшего в Средиземное море York’а{111}. Эта трагедия вызывала тревожное беспокойство за предстоящий им самим перелёт. Их маршрут, объективно говоря, был куда более опасным, нежели довольно надёжно контролируемый воздушный коридор от Британских островов до Мальты. Фюзеляжи транспортных самолётов негерметичны и системами нагнетания давления не оснащены, и лететь делегациям до самого Крыма предстояло на относительно малых высотах – не выше 2500 м. Столь низкий потолок делал их уязвимыми для нацистских зенитных батарей на островах Эгейского моря. Далее по маршруту они рисковали попасть под огонь турецких сил противовоздушной обороны. Формально всё ещё нейтральная Турция намеренно вести огонь по самолётам союзников не стала бы, однако обстреляла-таки по ошибке британский борт с командой технических работников, выдвинувшейся с Мальты в Крым перед конференцией; в результате тот самолёт чудом добрался до места назначения с изрешеченной осколками хвостовой частью. Самолётам с Рузвельтом и Черчиллем были приданы в эскорт каждому по шесть истребителей Lockheed P-38 Lightning, а вот доброй дюжине остальных транспортников оставалось полагаться лишь на то, что лететь им предстоит под покровом ночи. Обязательным требованием было строгое соблюдение временно́го интервала между бортами, начиная со взлёта, минута в минуту. В Крыму пилотов ждали новые сложности. На следующий день синоптики прогнозировали в Саках густой туман, и оставалось лишь надеяться, что забитые под завязку VIP-пассажирами борта успеют приземлиться раньше, чем он сделается непроглядным. Советские аэродромы не были оборудованы техническими средствами, позволяющими пилотам выполнять посадку «вслепую» по приборам, когда видимость близка к нулю{112}.

Несмотря на опасности, Анна Рузвельт испытывала некое облегчение от того, что они с отцом наконец погрузились на борт готовой к вылету «Священной коровы», как успели прозвать первый в истории США специально оборудованный президентский Douglas C-54. Ей нравилось чувствовать себя при отце верной Пятницей, хотя на этот раз робинзонада выдавалась крайне нелёгкой. Восемь часов перед этим прошли для неё будто в горячечном бреду. Отец, похоже, полагал, что Анна умеет читать его мысли. После тура по Мальте и чудом предотвращенного Гарриманом конфуза с сувенирами, Рузвельт отдал дочери распоряжение организовать званый обед. При этом он ни словом не обмолвился, кого именно и в каком количестве на этот обед приглашать, а, поскольку сам отец тут же удалился на совещание с военными, Анне пришлось сначала строить «осмысленные догадки» на этот счёт, а затем «неистово носиться» по каютам, раздавая приглашения{113}. При этом она тревожилась ещё и за здоровье отца, которому после изнурительно долгого пути только званого обеда ещё и не хватало. Анна надеялась выкроить для Рузвельта хотя бы небольшой перерыв на отдых после совещания, но тут в его каюту у неё за спиной прошмыгнули Стеттиниус и Иден и завели пустопорожний предобеденный разговор, а следом, откуда ни возьмись, явился и вовсе незваный и нежданный гость – сын Черчилля Рэндольф. Уинстон сына на конференцию с собою не взял, но Рэндольф внезапно появился на Мальте – транзитом из Югославии, где базировалась его часть, в Италию, где ему протезировали зубы, и, как